Майнов Владимир Николаевич (1845-1888)

Русский педагог, этнограф, географ, писатель.

В 1865 году окончил Александровский лицей. Прослушал курс лекций на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета. Работал в Министерстве финансов, Министерстве просвещения. Преподавал в Гельсингфорском университете, во 2-м Санкт-Петербургском кадетском корпусе.

Один из первых русских исследователей, обратившихся к антропологическому изучению некоторых народностей России. В 1875 году участвовал в составлении «Этнографической карты Европейской России». Действительный член Русского географического общества (РГО), секретарь этнографического отделения РГО. Как популяризатор научных знаний и беллетрист, В. Н. Майнов известен под псевдонимом В. Корниевский.

Принимал  деятельное участие  во многих периодических изданиях. Является автором более 40 научных работ историко-географического содержания. В последние годы своей жизни детально – в «Новостях», некоторое время был помощником редактора «Живописная Россия», для которой написал ряд очерков о Печорском крае, Озерной области, финских аборигенах Поволжья.

О пище коми-зырян

«…Ест комин вообще незатейливо, хотя и получше нашего степняка-мужика, который мяса и в Христов день не видит. Едят они в скоромные дни ячневые или овсяные щи, которым только слава, что они щи, а капустки в них и пахом не пахнет, разве иная хозяйка крапивки понабросает ради густоты, благо крупка-то дорога очень. Подболтку делают, коли коровка найдётся или олениха молочная, из пахтанья, а то и кислого молочка вольют в щи. В постные дни щи варят из квасу с той же крупою, по богачеству и с капусткой, да подбавят в них любую рыбу свою, которой свежий человек ни за что есть не станет – сайду. У доброй хозяйки, если только достаток дозволяет некоторую еде роскошь, всякого печенья найти можно вволю: напечет она колобков и шанег из ячной муки с крупой или творогом, коли найдется коровка, и блинков жирных - сочней, а в большие праздники понаделает она назаедки, т. е. по-нашему на пирожное – «ляс»; наберёт она ягод черёмухи или черники насушит их в печке, затем истолчет и сварит нечто наподобие киселя; хоть на вкус и не ахти свет как приятно, а только сытно и недорого обходится. Ляс – народное зырянское блюдо, и без ляса ни одна хозяйка приезжего не отпустит, так как он даже и в поговорку перешёл, и сказывают про негостеприимного человека: «Хоть бы ляса подал, так и то нет!». Тоже и есть этот самый ляс надо умеючи; так, зря ложкой хлебать – не годится, не принято, а или пальцем забирай с тарелки, или же хлебом, и скажут тогда по человека, что он вежеству изучен, а не колотырник. Пиво варят тоже плохое за неимением хорошего солода: на вид оно светло и жидко, пьется однако с удовольствием и зырянами, и русским прохожим человеком за неимением лучшего. Соль и плоха, и дорога, а потому не может зырянин и превосходную рыбу свою, уроженку забытой реки, готовить впрок; овощей в Припечорье или вовсе нет. Или же редки он до крайности, и только одна репка-матушка за все овощи отдуваются, благо не требуется для неё красного солнышка и теплыни.

Зыряне отнюдь не скотоводы, а оленеводы. Стада оленей у них обширны, благо зверь этот довольствуется скудной тундрой и не очень охотлив на душистые луга, которые в Припечорье очень редки. Стада оленьи держит комин больше вдали от Печоры, в тундре, сам при стадах бывает наездом, а поручает их пастбу самоедину, который мало-помалу совсем к умному и хитрому зырянину в батраки пошёл…».

О Верхнеприпечорцах

«… В прежние добрые времена, когда дозволено был свободно делать лесные подсеки для хлебопашества, когда еще никто не берег лесов, которых здесь и девать некуда, хлеба в этом краю был достаточно, так что рожь отправляли в Архангельск на нескольких барках, и новина * в хороший урожай давала до сам-пятидесяти зёрен. Но с тех пор, как начали принимать меры к сохранению лесов от подсек, сопряженных с выжиганием лесных пространств, пришлось жителям с ржаной муки перейти на «кач», или муку из сосновой коры. «Кач» * - штука печорская, хотя под другими наименованиями она известна и в других краях нашей родины. Для неё берут кору, сушат её, толкут и затем варят, как кашу. Странное дело! Все припечорцы питаются этим нечеловеческим кормом, и всё-таки большинство из них здорово на вид и не особенно страдает болезнями желудка. Летом, когда под промысел или под другую какую работу купцы и приказчики раздадут муку, народ выправляется вовсе и делается свежим и румяным. Дорога мучка для припечорца, так дорога, что он не задумается даже на покупку муки последнюю корову продать. «Будет жильё, - говорят они, - наживём и корову, а теперь хлеба надо».  Кач чуть ли не во всех деревнях по Печоре составляет необходимую пищу; он горек на вкус, вовсе не питателен, но поддерживает существование несчастных людей, особенно коли рыбки в него покрошат или молочка подольют. Скота держат верхнепечорцы немного, так как торговать им нельзя,  да и угодьев таких нет, чтобы плодить скот в большом количестве, и главный промысел по всему Верхнепечорью составляют звероводство с отходом на зауральские леса….

…Наконец, верстах в 300 от Троицкого погоста впадает в Печору река Щугор, где уже хлеба не сеют, так как он уже здесь не родится, а занимаются больше рыбной ловлей; для лова рыбы крестьяне поднимаются в верховья реки и производят самый лов артелями: всё тут дело в том, чтобы условиться человекам 40 или 50 загородить реку заколом*, поставить в свободные места морды*, да и неводить с верховья к заколу; понятное дело, что вся рыба промысловая, так как она в невода не попадёт, то затешется прямо в морду. Одной сёмги на брата выходит пудов по 18-20…».

Новин* - участок леса, расчищенный под пашню, луг.

Кач* - жидкая каша из толчёной осиновой коры с примесью муки или крупы.

Закол* - система рыболовных сетей, расставленных поперек реки.

Морда* - приспособление для ловли реки.

«При устье реки Колвы, близ Колвинского погоста, огородные овощи растут уже плохо; толкуют люди, что пробовали разводить картофель, но безуспешно. Капуста растет хорошо, но не кочанится и вилка не имеет, а идёт в листья; огурцы тоже растут, цветут и дают прекрасную завязь, да не дозревают; даже репа и редька растут плохо, и потому все овощи получают из Ижмы, где, видимо, обрусевшие зыряне-ижемцы при лучших, может быть, климатических условиях приноровились к их посадке и выводке. При недостатках во многом природа куда как щедро наделила этот уголок разными ягодами и грибами; морошка, смородина, черемуха, брусника родятся прекрасно, и иным годом так много всего этого набирается, что и девать некуда. Рыбой и дичью край до того изобилует, что хоть реку пруди: приспособился тут житель дичь ловить так. Как можно ловить ее либо в садках, либо только на Печоре, где птица не пугана, не стращена. В июль месяц гусь начинает линять и летать уже не может. Тогда несколько человек промышленников отыскивают стаю, сгоняют ее в реку и гонят до того места, где сделаны у них из реки мостки, ведущие в загоны. Вся задача тут в том, чтобы стая не разбивалась; коли заметят, что гуси задерживаются или вообще устали, так остановятся и покормят их чем придётся. При прибытии на сборное место обставляют бока дороги тенетами и таким образом подгоняют постепенно поднимающихся из реки к загону птиц, где их затем заколют. Мясо гусиное, коли побьют гуся на самом месте лова или близко от него, бывает очень вкусно, ну а коли прогонят несчастную птицу далеко, то усталь отзовётся на вкусе. Бывает, что иной раз набьют за раз 500-700 штук. И все это сделается в какой-нибудь час времени. Зимой ловят тут куропаток по нескольку сот штук на семью. Было раз, что пять семей наловили в течение зимы 43000 штук. Весь промысел производится на пространстве всего каких-нибудь 10 верст. Цена куропаток от одной до двух копеек, так что только и берёт промышленник количеством лова. За Колвою впадает в Печору река Уса, а при впадении её расположено село Усть-Уса.

Вокруг Усть-Усы раскинулись превосходные сенокосы, а на реке – лучший сёмужный лов. Сёмгу здесь ловят так называемыми поплавнями, т. е. редкими, прямыми сетями, длиною сажен во сто, а шириною в три и четыре аршина. Лучший лов бывает в ненастные и бурные ночи, когда доброго хозяина палкой не заставишь и собаку на двор выгнать. Но зря рыбу тоже вылавливать не годится: и себе не корысть, и соседям убыток, а потому и соблюдается в этом промысле очередь. Выйдет лодка с поплавнем на средину реки к тому месту, где обыкновенно начинается тоня, и выбрасывается один конец сети, к которому прикреплён поплавень – простая широкая деревяшка, не дающая тонуть сеть. Чуть только поплавень в реке, дружно заработают веслами рыболовы, направят лодку поперек реки и наскоро выбрасывают весь поплавень, оставив в лодке один конец его с вожалом.

Проплывут так известное пространство, сколько на их долю тони отведено, да и собирают поплавень с рыбою. Пока одна лодка возвращается назад, другая тем же порядком закидывает свой поплавень, а там третья, четвёртая и т.д…»

Об ижемцах

«…Ижемцы – хорошие скотоводы и такое маслице делают, что не уступят в этом лучшим фермам подстоличным; скота они тоже держат вволю. Так что есть богачи, у которых и до десяти коров наберётся.  Но все это только баловство, всем этим ижемцы занимаются скорее ради своего удовольствия, а главный их промысел, и притом самый прибыльный, заключается в оленеводстве….

Тоже и на рыбное дело ижемцы завидущи: чуть местечко выберется порыбнее, тут, гляди, непременно ижемец промышляет. Ходят они и в Усу, и в Елец, неводят в истоках Кечь-пёли, Лёмвы, Косвы, Сыни, ловят почти по все рекам и озёрам в тундре, а также на Печоре и Ижме, так что никто из припечорских жителей столько дохода от рыбного промысла не имеет, сколько получат прихватистые ижемцы. Везут они на Нёбдинскую ярмарку в Устьсысольском уезде, а также и на Вашкинскую – в Яренском; да не на ярмарках свет клином сошелся, и приводилось добрым людям встречать промышленного ижемца, с одной стоны, в Нижнем, а с другой – в Шунге на Онежском озере. Мало того, что свою печорскую он рыбу возит, накладёт он на воз и шипов, и осетров и муксунов обских, да и торгует всем этим в тех местах, где рыбою не богаты или на неё охотников много. Выгоднее всего торгуют они в тундре, где за бутылку водки берут они оленя, а то так и пару. Любо поглядеть на Ижму: так-то она хорошо обстроилась, так-то она глядит уютно и зажиточно. Есть такие, что и капиталец в с кубышках прячут за неимением банка: все живут с избытком, в хороших светлых домах чистых комнатах, любят пить чай, не отказывают себе в водке, коньяке, даже роме, а иной так и портвейн раскупорит для хорошего человека…. Пронырливый ижемец проник всюду: он и фабрикант, и торговец, и оленевод, и рыболов, и хлебопашец – никакое прибыльное дело их рук не минует, ни одна копейка от их руки не уйдет; ижемец везде и всюду, и глаз его видит далеко барыши и выгоду….

«… Сёмга, можно сказать, по преимуществу ловится в Болвановской губе, но в иной год довольно много ее попадается в поплавни и в самой Печоре тоже, и на это имеется своя причина, которую отлично знают местные жители, главным образом сёмгой и живущие, и дышащие. Когда северные ветры задержат рыболовов и они не могут попасть в губу до хода сёмги, то они ловят её в устье Печоры, благо тогда рыба совершенно беспрепятственно входит в реку. Напротив того, если ветер дует по направлению к губе и если рыболовы успеют вовремя поставить в ней сети, то лучший лов делается на губных тонях*, и в самой Печоре сёмги попадается мало. На всех тонях лов производится с точнейшим и замечательным соблюдением прав всех участвующих в промысле, и все имеют одинаковые права: как богатые, так и бедные, причём даже вдовы и сироты пользуются участием в паях в размер доли их покойного мужа или отца; вся разница только в том, что одни участвуют в деле капиталом, а другие – трудом. Чтобы не было жалоб на малоприбыльность той или другой тони сравнительно с остальными, тони переходят ежегодно в пользование от одной деревни к другой, причем каждая деревня поочередно имеет то хорошую, то плохую тоню. И никто не жалуется, все делается по общему согласию, без всяких неудовольствий. Тони в Болвановской губе, а также и в других привольнях делятся на части по паям, а в каждом пае бывает по тринадцать с половиной душ; не всякий конечно, обязан своим паем пользоваться, и можно всегда продать и целый пай, и личное в пае участие… Плата за паи бывает разная, смотря по тому, каковы были ловы в прошлый год.  Тут опять конечно, всё дело на риск, и все идут на то, что коли хорошо в каком месте ловилось, так авось напредки сёмга в облюбованное местечко забредёт охотнее; опять тоже тоня какая: в хорошем тоне паю одна цена, а в плохой – другая. Понятное дело, «отпускать на тоню», т.е. на скупленный пай, посылать работников могут только люди зажиточные, так как всё это дело очень рискованно, а бедняку только бы сытым быть; впрочем, и бедняку нажива не заказана, и он, продав свой пай, может идти в работники и здесь получать не плату за труд, а войти в часть промысла.….

 Тоня* – участок водоёма, где ловят рыбу.

Из статьи:

Забытая река: очерк //  Живописная Россия. Отечество наше в его земельном, историческом, племенном, экономическом и бытовом значении. Спб., М., 1881. Т. 1. Ч. 1.  Северная Россия. Север и Северо-Восток Европейской России.